Сидим у Валентины Фёдоровны Чесноковой, пьём чай с липовым мёдом, который привёз гость, отец Павел, из своего белорусского прихода. Он рассказывает о своей приходской жизни. Чай вкусный, мёд душистый, рассказы занятные. Вот один из них.
… В нашей области появился новый КГБ-шник, местный уполномоченный по делам религий. И начал он таскать к себе попов из окрестных приходов, информацию собирать. Молодой ещё, борзый.
Позвал и меня.
«Вы же советский человек?» - спрашивает. Я, как всегда, сокрушённо вздыхаю – мол, есть такой грех.
«А знаете, - спрашивает дальше, – что если на исповеди ваш прихожанин признается вам, что плохо относится к советской власти, вы должны нам об этом сообщить?»
«Оно конечно, - вздыхаю, - только такого мне на исповеди никто не скажет».
«А как же, - удивляется, - ведь на исповеди священнику полагается говорить всё?»
«Да нет, - поправляю, - на исповеди священнику каются в своих грехах и прегрешениях. А плохое отношение к советской власти у нас не каждый грехом-то считает».
Его аж передёрнуло от таких поповских штучек. Обиделся и больше меня не вызывал.
Только я ему не всю правду сказал. Есть у меня одна старушка, так она на каждой исповеди каялась. Но не в плохом отношении, а в том, что она ругается нехорошими словами: «Как вспомню, батюшка, ихнюю коллективизацию, так и ругаюсь, и ругаюсь, и ругаюсь, и остановиться не могу. Прости меня, Боже!»
… В нашей области появился новый КГБ-шник, местный уполномоченный по делам религий. И начал он таскать к себе попов из окрестных приходов, информацию собирать. Молодой ещё, борзый.
Позвал и меня.
«Вы же советский человек?» - спрашивает. Я, как всегда, сокрушённо вздыхаю – мол, есть такой грех.
«А знаете, - спрашивает дальше, – что если на исповеди ваш прихожанин признается вам, что плохо относится к советской власти, вы должны нам об этом сообщить?»
«Оно конечно, - вздыхаю, - только такого мне на исповеди никто не скажет».
«А как же, - удивляется, - ведь на исповеди священнику полагается говорить всё?»
«Да нет, - поправляю, - на исповеди священнику каются в своих грехах и прегрешениях. А плохое отношение к советской власти у нас не каждый грехом-то считает».
Его аж передёрнуло от таких поповских штучек. Обиделся и больше меня не вызывал.
Только я ему не всю правду сказал. Есть у меня одна старушка, так она на каждой исповеди каялась. Но не в плохом отношении, а в том, что она ругается нехорошими словами: «Как вспомню, батюшка, ихнюю коллективизацию, так и ругаюсь, и ругаюсь, и ругаюсь, и остановиться не могу. Прости меня, Боже!»
